Судьба главной иконы Иверской часовни противоречива. По одним данным она была перенесёна в храм Воскресения Христова в Сокольниках, где находится и поныне на левом клиросе северного придела. П. Паламарчук — автор самого полного и авторитетного современного справочника по московским церквям «Сорок сороков» — говорил, что московские старожилы неоднократно подтверждали ему, что в храме находится именно подлинник списка Иверской иконы, привезённый из Афона. По другим же сведениям, в храм попал оставшийся намоленный список с чудотворной иконы, заменявший икону во время её отсутствия, а главная пропала при разрушении часовни. Комсомольский поэт Александр Жаров в 1933 году, «отвечая» Щербине, писал: «Ах, нет, поэт! / Все в вихре изменения, / Мошенничий / Мы выжигаем след. / Ловитвы нет, / Нет густоты моленья… // А главное — / Часовни нет».
Грачевка - она же Драчевка - имеет прямое отношение к автору неоднократно цитируемой мной на этом сайте рукописи "Я шагаю по Москве" Нине Степановне Богдановой (1905-1980):
"Я родилась на Драчевке и, как сказано в моей метрике, крещена в "Никола на драчах" церкви. "Драчевка", это старинное название (теперь это Трубная улица) произошло оттого,
что здесь когда-то "драли пшено". Но в годы, когда наша семья здесь жила, эта улица "славилась" уже совершенно другим. Наша мама, снимая новую квартиру, обычно выбирала ту, что подешевле. Однако, соблазнившись сходной ценой квартиры, мама сначала не заметила неприятного соседства. В те времена Драчевка была знаменита своими, так называемыми, "домами терпимости" По улице разгуливали разряженные девицы с накрашенными лицами. Ровно против нашего парадного стоял красный фонарь, а тогда это не обозначало "входа нет", но, совсем наоборот, расшифровывалось "входите, кто угодно, у кого деньги есть". Желающие, понятно, заходили, веселились и развлекались вовсю.
Мама вскоре поняла и разобралась что к чему, и постаралась, нарушив контракт с домовладельцем, перебраться на другую квартиру. Таким образом, я не успела разглядеть свою "родину" Драчевку и познакомиться с ее обитателями."
Про Иверскую в рукописной книге "Я шагаю по Москве" Н.С.Богдановой (текст 1978 года):
"Сейчас уже мало остается в Москве людей, которые видели Иверскую часовню или бывали в ней. Изображение ее на декорациях к пьесе Погодина "Кремлевские куранты" в сущности не дает о ней правильного представления. Я постараюсь описать часовню по своим детским впечатлениям.
Часовня была очень маленькая. Двери ее постоянно были широко открыты. Не потому ли существовало выражение - "распахнули Иверские ворота!" Это я не знаю. Но знаю, что из открытых дверей излучалось необыкновенное сияние и тепло. Понятно, что это исходило от свечей, которые в великом множестве горели в часовне. Внутри часовни было ослепительно светло и необыкновенно жарко. Прямо против дверей помещалась икона Иверской Божьей Матери. Икона эта считалась чудотворной и очень почиталась в народе. Поэтому часовня всегда была битком набита молящимися. Всякий покупал свечу и спешил зажечь перед иконой. А верующие побогаче приносили дары более дорогие. Икона была в золотой ризе и вся сплошь украшена драгоценными камнями, сверкавшими особенно ярко от массы горящих свечей. Вокруг иконы были развешаны нарядные полотенца с вышивкой и красивыми кружевами, очевидно, принесенными верующими. Около иконы стоял серебряный подносик с пожертвованными деньгами. Можно было также опускать монеты в закрытую кружку.
Жертвовали кто сколько мог или хотел. Хочешь - опусти копейку, хочешь - гривенник. Каждую осень, перед началом учебного года, мама приводила меня к Иверской, так как считала, что эта икона помогает в ученье. Нужно было только "приложиться", то есть поцеловать руку Богоматери через "окошечко" в ризе, а потом взять с собой из мешочка, висевшего рядом, кусочек белой ватки.
В последний раз мы были в этой часовне в 1918 году. При выходе, порывом ветра, взятая мною ватка вырвалась из руки и улетела. И, представьте, какое совпадение: больше я пятерок не стала получать. В школе прошла реорганизация, и пятибалльную систему отменили. Правда, через много лет к ней опять вернулись. Но я уже была старой и хорошими отметками совсем не интересовалась.
В детстве никакие глупые (грешные) мысли мне, конечно, не приходили в голову. А сейчас мой почтенный возраст разрешает мне делать любые, самые шальные сопоставления. Ну, например, о доверии, или о честности. Народ в царское время был бедный, серый, в большинстве неграмотный. Народу в целом не доверяли. Трамваев без кондуктора и магазинов без продавца, конечно, не было. Но в Иверской часовне никаких полицейских не было видно, и даже "общественных контролеров" не назначали. Все стояли с умиленными лицами и молились. И никому и в голову не приходило "по ошибке" взять деньги с подносика. Или, вместо ватки, прихватить что-нибудь поценнее. А теперь почему-то случается! Мы с Галей видели на книжной выставке, как были взволнованы и огорчены служащие, обнаружившие пропажу уникальной книги. Какой-то "очень культурный" негодяй "случайно" зачитал ее, оставив на стенде суперобложку. Или - на Международной выставке в Сокольниках, где лежали такие позорные для нас записочки: "Не берите экспонаты по ошибке"!!"
"В юности я ходила не только в школу, но и на работу. В 1920-21 гг я "служила", как тогда называлось, в Губтрамоте. Моя служба помещалась на Ильинке. Теперь это улица Куйбышева. Трамваев в те годы не было и никакого другого транспорта также не водилось. Вот и топала пешком туда и обратно каждый день знакомой дорогой мимо гимназии...
/прим. - бывшая частная гимназия Щепотьевой на углу Воздвиженки и Б.Кисловского/
... и дальше, по Александровскому саду и Красной площади. Сейчас проспект Калинина начинается от самого Кремля, от Троицких ворот. Прежняя Воздвиженка шла от Моховой улицы. А совсем небольшое пространство от современного здания библиотеки им.Ленина до Александровского сада называлось Сапожковская площадь. В 1920 году в Манеже помещался гараж для грузовых машин. Поэтому я всегда обходила правой стороной, по тротуару, и яркая табличка с названием площади меня смущала. Почему площадь "Сапожковская", а не Манежная? Я даже пробовала экзаменовать старых москвичей, и никто решительно не знал! Лишь впоследствии я вычитала, что когда-то давно здесь стояла церковь "Николы в сапожке" и рядом был кабак "Сапожок". Отсюда и долго сохранялось название "Сапожковская площадь".
Александровский сад был в 1920 году совсем-совсем безлюден. Наверху, за кремлевской стеной, прохаживался часовой-солдат с ружьем и с высоты оглядывал одиноких прохожих, торопящихся на работу."
Шапочки-"испанки" - наследие нашей детской моды последних предвоенных лет. Если бы не погоны у военных на следующих двух снимках, можно было бы подумать, что год съемки (1946) назван ошибочно.
Вам спасибо за повод и место. Этот комментарий не шибко интересен, но всё-таки лучше, чтобы связь времен не прерывалась даже в житейских мелочах. Иначе - слишком быстро "ложится мгла на старые ступени" (с)
