Григорий Лухтанов – семинарист из Бутурлиновки. Часть1 (9 фото)

Описание старой фотографии: Григорий Лухтанов – семинарист из Бутурлиновки. Часть1
(рассказывает его сын Александр)
На фотографии 1917 года изображена украинская семья моего деда Лухтана Дмитрия Семеновича. Родителей на ней нет, вместо них вверху фигурирует мой отец, студент Технологического института в Харькове, 18-летний, самый старший из всех детей, с этого возраста державший опеку над братьями и сёстрами. Не сомневаюсь в догадке, что родители застеснялись фотографироваться, что вызывает сожаление. Отец не очень интересовался своей родословной, но из дневника, который он вёл с 13-летнего возраста, кое-что можно выяснить. Там он пишет: «А надо сказать, что Бутурлиновка наша родина. В ней жил мой отец, и отец моего отца, и его отец, там и я родился». Скорее всего, его предки крестьянствовали и вряд ли представляют интерес для истории. Зато известно, что, по крайней мере, два предыдущих поколения занимались ремесленничеством, а именно производством обуви, Дед был классным сапожником (чеботарем по-местному) и шил модельную обувь. За сырьем ездил по крупным городам, например, в Варшаву, Краков, Москву. Видимо, тогда подобных фабрик не существовало или было мало, и целые поселки специализировались на изготовлении разных предметов быта. Лухтаны были трудолюбивы, непьющие (чуть выпивающие по большим праздникам), мало религиозны и смирны. Среди имен популярны были Семены. Мой дед (примерно 1871 года рождения) звался Дмитрий Семенович, а бабушка – Елена (Ольга) Семеновна Сердюкова (1875 года рождения). «Прадеды, что с дедушкиной стороны, что с бабушкиной, жили безбедно благодаря неустанному труду» (из рассказа моей тётки по отцу Зинаиды Дмитриевны Лухтановой).
Деду с бабкой после их женитьбы выделили сто рублей, и они уехали в близлежащее село Лосево, где купили неплохой дом «под железной крышей».
Детей долго не было, а потом посыпались один за другим. Первенцом и был мой отец, родившийся 30 сентября по старому стилю 1899 года. После него родилось еще десять детей.
Маленького Гришу отличала необыкновенная тяга к учебе. Сам он писал в своем дневнике, называвшемся «Дневник будущего семинариста»: « В 1907 году я был отдан в начальную школу, которую через три года окончил первым учеником на одних пятерках. К этому времени построилось 4-х классное училище, и я проучился здесь еще один год в качестве первого ученика». Зинаида Дмитриевна Лухтанова, его родная сестра 1916 года рождения, в своих воспоминаниях писала: «Папа хотел приспособить его к сапожному делу, а он убегал с книжкой, и его не могли найти. Когда он окончил начальную приходскую школу с похвальной грамотой, к родителям пришел священник – учитель Закона божьего (по фамилии Мандрыкин) и буквально плакал, просил отца везти его в город учиться. Говорил, что мальчик необыкновенно способный, одаренный и из него получится «благородный» человек (т.е. образованный, как тогда было принято считать)».
В конце концов уездное Бобровское земство определило его своим стипендиатом в Бутурлиновское двухклассное училище. В сохранившихся дневникиах впечатлительного мальчика слышится тоска по родному дому, грусть по матери с отцом. Он буквально считал дни от побывок по праздникам и каникулам (от Рождества до Пасхи, а затем до летнего отпуска). Как пишет Гриша: «И вот 20 августа 1911 года меня собрали и повезли. Мата провожала меня со слезами на глазах, мне было ужасно грустно и хотелось плакать. В тот же день в 4-м часу прибыли мы туда, где мне предстояло провести целых два года и еще год. Заведующий училищем Лука Афанасьевич Микулин зачислил меня в пятое отделение. Горько и жалко было мое прощание с отцом, но еще хуже стало после. Я долго стоял и смотрел вслед за уезжающей повозкой. Слезы лились по лицу. Я вспоминал Лосево, милое Лосево, где я прожил целых 11 лет, вспоминал маму и своих родных братьев, Полю, и мне стало еще жальче себя, что-то давило в горле».
С тех пор мальчик навсегда был оторван от семьи, матери и отца и жил «в людях» в семье двоюродной бабушки (она приходилась сестрой его родной бабушки по отцу).
Окончив училище в 1912 году, Григорий был оставлен в нем же опять как стипендиат на два года в качестве помощника учителя. В его обязанности входило замещение учителя во время его отсутствия, занятия с отстающими учениками, наблюдение за порядком на переменах, дача звонков и так далее. Ему полагалось мизерное пособие (стипендия), которое всегда опаздывало, и ждать его приходилось многими месяцами. Тем не менее, Гриша жил на свои гроши, иногда еще и подрабатывая копейки выпиливанием лобзиком различных безделушек (рамок, полочек ит.д.). Своим копейкам приходилось вести учет. Вот один из них, приведенный в дневнике.
«Покупки: копирка 1 лист -3 коп, кнопки 14 штук -3 коп, резинка 1 штука 3 коп, итого 11 коп. Скостили 1 коп. Вышло расходов 10 коп. Из дома дали мне 45 коп, своих до Рождества остался 1 рубль, выторговал за две пилки (для лобзика) -2 коп. Итого осталось 1 рубль 47 коп». Хотя и жил у двоюродной бабушки, а счет копейкам приходилось вести. Интересно, что 13-14-летний мальчик, сам зарабатывая себе на проживание, еще и думал о том, как бы помочь деньгами семье, матери, младшим братьям.
Отец Григория, видимо, был довольно суров, много не баловал, навещал в основном проездом по делу (закупка товара). Сохранилось несколько воспоминаний Григория тех лет. Приехав из деревни в город, отец, укладываясь спать, по привычке долго дул на электрическую лампочку, потом, конфузясь, спохватывался. Однако это не мешало ему держать лавку и успешно вести торговое дело (в основном продавал свои же изделия, то есть обувь). Правда, случалось, и обманывали. Вот отрывок опять-таки из детского дневника за 1913 год: «В субботу 14 сентября у нас в лавке много народа толпилось, и у отца было много хлопот. И вот в одну такую минуту приходит незнакомый человек с сапогами и говорит: «Вот, Митрий Семеныч, чоботы не згодылись, дак на! Може, продашь? Отец взял и продал. Через некоторое время, в самый разгар бойкой торговли появляется человек, очень схожий с первым и спрашивает: «Как дела?» А отец ему: «Да ничего, сапоги ваши продал. Вам гроши отдать или другие сапоги подобрать? «Давай гроши!» Отец отдал, но какое было разочарование, когда в воскресенье пришел истинный владелец сапог. Так отец и потерял шесть с половиной рублей денег».
В 1914 году Григорий поступил в Воронежскую Учительскую семинарию, где содержался опять-таки на средства земства. После трёх лет учёбы там он одновременно проходил курсы при гимназии, чтобы сдать экзамен на аттестат зрелости для поступления в ВУЗ, что и произошло весной 1918 года.
О том как проходило детство в доме Лухтанов вспоминает Зинаида Дмитриевна Лухтанова.
«Свое детство я помню с четырех лет, когда еще пули свистели (гражданская война), а мы дети сидели в погребе. Как пройдет перестрелка, мы высыпаем на улицу и считаем, сколько пуль попало в дом (он был деревянный), сколько в ворота, а сколько в стены. Потом ребята собирали пустые обоймы и складывали в них патроны.
Лето в детстве было длинным, прямо таки бесконечным. Начиная с полой воды, выезжали на лодках, можно сказать, прямо из дома, так как вода подступала к крыльцу. Один раз даже по улицам плавали куличи светить на пасху. Наша речка Битюг – приток Дона – разливалась на много километров, и вода подходила к белым меловым горкам с одной стороны, а с другой поднималась в нашу слободу. Мы жили на Нижнелуговой улице, наш огород спускался прямо к речке. Как начинает прибывать вода, мы палочкой отмечаем, а через час палочку уже еле видно. Мы, дети радуемся, а родители волновались, потому что вода разрушала постройки. Зато вода приносила целые деревья, а мальчики ловили их на дрова.
Земля на огороде была плодородной, ближе к речке сажали капусту, дальше помидоры, лен или коноплю, дыни, огурцы, арбузы, а ближе к сараям на высоком месте сажали картошку. Все это обрабатывала мама с детьми, папа же знал только одно, шить. Вот почему зажиточно жили, в доме был достаток. Все было радостно. Вот бегаем, поливаем рассаду, пропалываем картошку. Или купаемся по целым дням в речке. Ходили на луг, собирали и ели разные съедобные травы – рогову, цветы пивныка, бульбашки, скороду – дикий чеснок. Все было необыкновенно вкусно. На троицу дом украшали ветками, по-украински «клэчани вишали». Снаружи пол посыпали душистой травой, а на окна ставили букеты цветов. Для этого ездили далеко на лодках и привозили самые красивые цветы и ландыши.
Все братья были заядлыми рыбаками. Саня очень быстро плел сети и разные верши. На рыбалку меня брали с собой. Вот хожу за ними, ношу ведро с рыбой, а она плещется, выскакивает. А чаще всего рыбачили вместе с ребятами прямо с огорода. Берег был обсажен ивами, которые соединялись плетнем. Нам было по 6-8 лет. Сидим на плетне, а удочки закидываем в реку. Рыбка ловилась мелкая, её мама поджаривала на сковородке, она хрустела, как сушеная.
Осенью шли в школу с радостью, да там и не бывало скучно. На переменах не слонялись как теперь, а водили хороводы. В школах тогда не устраивали елку, зато дома елка бывала каждый год. Как сейчас помню, папа заказывал елку знакомому возчику и платил за это 5 рублей. Игрушки делали сами из бумаги. Вешали крашеные орехи, конфеты.
На елку приглашали знакомых детей, а те в свою очередь приглашали нас. Таким образом, елка длилась с рождества до Нового года, то у одних, то у других. Ставили спектакли, читали стихи. Я умела хорошо декламировать (женщины даже плакали), танцевала. Саня один раз выступал под Чемберлена – синий костюм, из картона обувь – вот было хохоту в клубе.
И все же самым лучшим казался праздник пасхи. Перед пасхой говели. Семь недель не ели мяса, молока и коровьего масла – все только постное. Дети, хотя и были уже в то время пионерами, ходили в церковь, исповедовались. А уж на пасху, стол был накрыт с вечера. Стояли куличи, окорока, крашеные яички и т.д. – только ешь! Но самое интересное – это порядок. Не помню, чтобы папа ходил в церковь, священников недолюбливал и подсмеивался над ними. Но вот на пасху, чуть свет, после того как в церквах отслужат, трижды пропоют «Христос воскрес» и посветят куличи, мы все дома собирались перед иконами, освещенными лампадками. Впереди папа с мамой, потом старшие братья, потом средние и младшие, мы последние. Папа начинал молитву «отче наш», «иже еси», а мы все хором за ним. Только после этого все садились за стол. Застолье это было особенное, веселое и шумное (в другое время мы и слова не могли сказать за столом), и длилось оно чуть ли не весь день. Часам к одиннадцати утра в дом вваливались веселые певчие из церкви. Как грянут «Христос воскрес», пропоют, выпьют, закусят, а потом уже разные веселые песенки поют.
А. Лухтанов
Продолжение следует. См. Г. Д. Лухтанов тревожная молодость. Часть 2
1. Село Лосево Воронежской губернии. 1918 год. Дети семьи Лухтанов (родителей здесь нет). Вверху Григорий 1899 г.р., слева от него Полина (1902 г.р.), слева от неё Александр (1910 г.р.), ниже и левее Герасим (1914 г.р.), лежит Фёдор (1903 г.р.), за ним стоит Василий (1910 г.р.), правее его Дмитрий (1911 г.р.), перед ним в коляске Зинаида (1916 г.р.). Полина и Александр сгинули в лихолетье 1920-1930-х гг., Дмитрий и Василий стали известными инженерами-строителями, Фёдор и Герасим погибли в ВОВ, Зинаида работала геологом в Узбекистане, Григорий стоял у истоков маркшейдерской службы в Казахстане, а затем долгие годы преподавал в Казахском горном институте.

Скрыть другие публикации

Этот пост пока не отмечен на карте! Вы можете это сделать!